Дмитрий Глуховский - Метро 2035
– При чем тут это?!
– Ты закончил свою книгу? Чем? Что случилось на Тульской?
– Я не понимаю. Потоп! Прорыв вод.
– Чудо. Чудо у тебя там?
– Это не финальный вариант.
– Ну поправил же резню на чудо. Вот и меня поправишь. Сделай меня феей. Прости. У меня следующий гость сейчас. Я по записи принимаю. Как доктор. Сделай меня доктором.
– Я не уйду!
Человек со складчатым затылком послушал это все, плюнул и ушел. Артем обмяк. Гладил Рябу пальцами. Курица дремала. Наган не спал.
* * *Вертели анальгин со спиртом этот вертеп, вертели мир, Артемову голову, ненадежно закрепленную, вертели. Вышел наконец Гомер – потерянный, как ледяной водой облитый и током встряхнутый.
– Зачем она так?
– Ты иди. Иди, дедуль. Дай мне с ней поговорить. Потом… Увидимся. Давай в той же харчевне. Где вы с Ильей. Соболезнования ему.
– Ты тоже… Ее?
– Посмотри на меня. Куда мне? Мне поговорить.
– Забери ее отсюда, Артем. Ты хороший парень. Искренний. Забери.
– Искренний. Ладно.
Постучал. Она слышала уже голос, не удивилась ему. Он качнулся внутрь.
– Привет.
– Ты вернулся! Был в своей Балашихе?
– Был.
– На тебе лица нет. Сядь. Хочешь что-нибудь? Воды? Вот тут, вот сюда.
Она была удивительно чистой, Саша. Свежей. Никакая грязь к ней не приставала. Вот только что мяли ее, разрывали на куски, а она волосы всего поправит – и воспрянет снова. Как это она делает? Как женщины это делают? Может, пьют мужчин?
– Там… Там глушилки. В Балашихе.
– Какие глушилки?
– Сашенька. Этот человек, которого ты хозяином называешь… Бессолов…
– Погоди. Это что тут у тебя? Господи, какие ужасные язвы. И это… Ты горячий. У тебя жар.
– Постой. Ты слышишь? Этот Бессолов. Кто он такой?
– У тебя пистолет.
– Когда он придет?..
– Бедный. Тебе хуже, да?
– Это он? Тот извращенец, который тебя использовал тогда, ночью? Который меня использовал? Который смотрел на нас?
– Который нас познакомил?
– Послушай. Послушай меня. Когда он придет? Я хочу с ним поговорить. Мне нужно.
– Зачем?
– Зачем. Он во главе этой пирамиды стоит. Он всем тут заправляет. Красными крутит, фашистами… Мельником. Я хочу понять. Какой в этом смысл. Что мы все в метро. В чем план. Пускай скажет.
– Смотри. У тебя корочки отсохли. От ожога. Можно?
– Это… Ты говорила, я это сам себя прижег?
– Да.
– Почему я это сделал? Зачем?
– Поговорил с ним и прижег себя. С Алексеем.
– Я? То есть… Из-за Ордена? Это я… Я орденский девиз прижег… Он мне рассказал об Ордене что-то? Чем они занимаются теперь?
– Вспомнил?
– Значит, и ты все знала?
– Артем. Хочешь прилечь? Ты еле на ногах держишься.
Он сел на корточки у стены.
– Почему ты не объяснила мне? Зачем отправила меня в Балашиху?
– Ты ничего тут не сделаешь, Артем. Иногда можно только прижечь себя сигаретой. И все.
– И про глушилки?! И про мир?!
– Да.
– Когда он придет? Когда?!
– Я не знаю.
– Ты знаешь! Ты же говоришь, что чувствуешь его! Скажи!
– Что ты хочешь от него?
– Спрячь меня. Спрячь. Прошу тебя. Спрячь меня тут.
– Спрячу, – она опустилась рядом с ним на корточки, погладила нежно по вискам голым, по темечку. – Вот за шторкой посиди.
Задернула занавеску.
– Еще можно сделать. Еще все можно.
Он смотрел еще в ткань, расписанную цветочками, и в сердцевине каждого цветочка видел чей-то затылок безглазый, целое цветочное поле из затылков. Тут были изображены все люди с Красной Линии, безликие, живущие только для того, чтобы им однажды в этот затылок выстрелили: такой орнамент.
– Зачем, – шептал себе Артем упрямо, чтобы не уснуть. – Хоть ты хозяин, хоть ты сам черт. Все расскажешь. Зачем ты так с нами. Зачем ты с людьми так. Зачем нам тут сидеть. А если не скажешь – в лоб тебе. Из вашего же нагана. Промеж глаз. Сука.
Баюкал-баюкал себя – и уснул.
Глава 20
Чудеса
И умер.
Всегда было интересно, есть ли там что, или просто свет выключают. И нельзя ли с кем-нибудь договориться, чтобы отправиться назад, в детство. В довоенное время, к еще живой матери на еще живую Землю. Вот был бы отличный рай.
Но загробный мир оказался другим. Какая жизнь, такое и посмертие: задраенное. Разве что почище и стены в свежей краске. Масляной. Если вся жизнь масляной краской покрашена, то и рай с адом должны быть такими же.
Кроме стен, была койка. Рядом стояли еще, заправленные, пустые. Странно: не один же он сюда умер.
Еще палка металлическая была, а на нее повешен прозрачный пакет с какой-то жидкостью. От пакета шла резиновая трубка к Артемовой руке, подменял ему кровь на дрянь какую-то.
Ага. Живой, следовательно.
Поднял руку, сжал и разжал пальцы. Не привязана. Ногами пошевелил – свободны. Откинул простыню, посмотрел на себя: в чем мать родила. Дырки от пуль пластырем залеплены, белым. Зачем это с ним так? Кто?
Повел спиной – ничего не почувствовал. Подживали укусы от плетки. Посмотрел на сигаретные ожоги: корки сошли. Под ними – розовые пятна.
Что случилось?
Стал вспоминать: были цветы затылочные. Был с Сашей разговор. Револьвер был в руке. Как вместо этого всего ему подложили койку, а вместо крови – заменитель накапали?
Спустил ноги на пол. Взялся рукой за шест, как за посох. На ногах было стоять непривычно. Плыла голова, звуки кривились.
Комната квадратная, одна дверь.
Поковылял вместе с посохом и с фальшкровью на своих ходульках к этой двери. Подергал. Заперто. Постучал. Безответно.
Но там, за дверью, шла жизнь. Голоса какие-то раздавались, фанерой отфильтрованные, музыка, смех; смех. Может, рай там все-таки? А он в предбаннике? Надо просто от своей, порченой крови совсем избавиться, залить вместо нее ангельскую бесцветную, и пустят?
В замке завелась железная личинка, закрутилась. Услышали.
Артем подумал: чем бить? Но долго думал. Не успел.
На пороге стояла женщина. В белом халате: стираном и глаженом белом халате. Улыбалась ему.
– Ну вот. А мы волновались уже.
– Волновались? – аккуратно спросил Артем. – Вы?
– Конечно. Столько времени без сознания.
– Сколько?
– Ну уж неделя. Вторая пошла.
– Зато выспался, – сказал Артем, стараясь через ее плечо высмотреть, что там в коридоре ему готовится. – Не знаю уже даже, чем теперь на том свете заниматься буду.
– А вы разве торопитесь? – покачала головой женщина.
